Это перевод Кремера.
– Но это же история. Я думал, нам-шуб – заклинание.
– Нам-шуб Энки – одновременно и история, и заклинание, – отвечает Библиотекарь. – Самореализующееся художественное произведение. Лагос полагал, что в своей исходной форме, на которую только намекает перевод, оно производило то действие, какое описывает.
– Ты имеешь в виду, изменяло речь в устах людей?
– Да, – кивает Библиотекарь.
– Но ведь это же история Вавилонской башни, так? – говорит Хиро. – Все говорили на одном языке, а потом Энки изменил их наречия так, что они перестали понимать друг друга. Наверное, это и легло в основу библейской легенды о Вавилонской башне.
– В данном помещении содержится ряд карточек, прослеживающих данную взаимосвязь, – соглашается Библиотекарь.
– Ранее ты уже упоминал, что все говорили на шумерском. А потом вдруг все его разом забыли. Он просто исчез, как динозавры. И нет данных о геноциде, что объяснило бы, как это произошло. Что укладывается в историю о Вавилонской башне и в историю с нам-шуб Энки. Лагос считал, что Вавилон на самом деле имел место?
– Он был в этом убежден. Его действительно тревожило огромное число существующих на земле языков. На его взгляд, их просто слишком много.
– Сколько?
– Десять тысяч. Во многих частях света можно встретить народы одной этнической группы, живущие в сходных условиях на расстоянии нескольких миль друг от друга и говорящих на языках, которые не имеют между собой ровным счетом ничего общего. И это не единичный случай, такое наблюдается повсеместно. Многие лингвисты пытались понять «эффект Вавилона», найти ответ на вопрос, почему человеческие языки имеют тенденцию к фрагментации, а не к конвергенции в общее наречие.
– На данный момент нашел кто-нибудь ответ?
– Вопрос глубокий и сложный, – говорит Библиотекарь. – У Лагоса была своя теория.
– Да?
– Он полагал, что такое историческое событие, как Вавилонское столпотворение, действительно имело место. Оно случилось в конкретном месте и в конкретное время и совпало с исчезновением шумерского языка. До Вавилона/Инфокалипсиса существовала тенденция к конвергенции языков. А после у языков появилась тенденция к дивергенции, к тому, чтобы становиться взаимно непонятными… эта тенденция, говоря его словами, сходна со змеей, обвившей ствол мозга человека.
– Единственное объяснение…
Хиро умолкает, не желая произносить этого вслух.
– Да? – подстегивает Библиотекарь.
– Феномен, который охватил население, изменяя разум людей таким образом, что они утратили способность воспринимать шумерский язык. Вроде вируса, который переходит с одного компьютера на другой, сходным образом повреждая каждую машину на своем пути. Обвивая спинной мозг.
– Лагос посвятил этой гипотезе много времени и сил, – говорит Библиотекарь. – Он считал нам-шуб Энки нейро-лингвистическим вирусом.
– Так этот Энки был реальной исторической личностью?
– Возможно.
– И Энки создал этот вирус и распространил его по всему Шумеру с помощью подобных табличек?
– Да. Была обнаружена табличка, содержащая письмо к Энки, в которой писец жалуется на нечто подобное.
– Письмо Богу?
– Да. Оно написано Син-саму, писцом. Он начинает с восхваления Энки и заверения в преданности. Затем писец жалуется:
После новых описаний своих бед писец заканчивает так: